Деймиен и сам не верил, что настанет день, когда он насытится ею.

– Я не хочу, чтобы ты уходил, – прошептала Пенелопа.

– И я не хочу, – ответил Деймиен и погладил ее по щеке. Серебряное кольцо мягко поблескивало на его пальце. – Но, наверное, надо.

– Нет. – Пенелопа провела горячей ладонью по его бицепсу. – Подожди чуть-чуть. Мне необходимо до тебя дотронуться. Сама не знаю почему. – Ее пальцы отчаянно впивались в его руку.

– А я знаю. Я тоже чувствую эту жажду. – Он улыбнулся, касаясь ее губами. – Думаю, мы с тобой сгорим, Пенелопа.

– Может быть, так и нужно. – Ее руки теперь переместились на плечи Деймиена, потом на шею, дотронулись до мощного горла. Он представил себе, как эти любопытные пальчики исследуют самые сокровенные места его тела, и застонал от резкой боли в паху.

Пенелопа прикоснулась губами к уголку его рта. Всем своим существом она стремилась к познанию. Деймиен просунул руку под ночную сорочку, обнял Пенелопу и страстно поцеловал ее.

Он ощущал, как милая невинность этой девушки сталкивается с первой волной неутоленной женской жажды. Она неумело двигала языком, отвечая на движения его собственного языка. Его сердце бешено колотилось, вожделение все росло, мысли путались.

«Слишком рано, пророчество не сбудется». Слова прозвучали в его мозгу, словно их произнес там кто-то посторонний.

«Почему бы не получить ее? – нашептывал другой, предательский, голос. – Опусти ее на пол, сними халат и возьми прямо сейчас». Они все равно поженятся. Какая разница, когда он ею овладеет, сейчас или позже? Церемония обручения произойдет всего через несколько дней. Зачем ждать?

Деймиену потребовалась вся его железная воля, помогавшая ему выжить в горных лесах Нвенгарии и в одних лохмотьях перебраться в Трансильванские Альпы.

Девушка разочарованно застонала. От этого стона Деймиен чуть не лишился рассудка. Он взял ее ладони и крепко сжал в своих руках.

– Пенелопа, это самое трудное, что я совершал в жизни, но сейчас мы должны остановиться.

Глава 8

Пенелопа смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. Ее распухшие губы влажно блестели. Она была готова лечь с ним в постель, и постель очень услужливо находилась совсем рядом.

– Я не хочу останавливаться, – прошептала она.

– Я знаю, любовь моя. Но если я сейчас проиграю, если проиграю эту игру…

– Игру? – переспросила Пенелопа.

Резкими толчками Деймиен с усилием втянул в себя воздух. Как-то в Италии он спасался у францисканских монахов, и один из них научил его, как очищать свой разум от мысленных и плотских желаний. Деймиен так и не освоил искусство медитации до той степени, в какой владел им тот монах, но при необходимости умел заставить себя успокоиться.

Покой, который Деймиен обрел в монастыре, теперь ускользал от него, однако особое дыхание позволило ему сосредоточиться на чем-то, кроме тела Пенелопы.

– Я выиграю, – процедил он, стиснув зубы. – Мы оба выиграем.

– Ты думаешь, это пророчество заставляет нас так желать друг друга? – спросила она. – Что это все неестественно?

Деймиен пробежал взглядом по открытой рубашке Пенелопы, по тени от ее грудей.

– Нет, мое желание вполне естественно. Ты такая красивая.

Пенелопа вспыхнула и отчего-то смутилась.

– Ты считаешь меня красивой?

Он взял ее руку и провел языком по кончикам пальцев.

– Твоя красота – это – как вы говорите? – факт, а вовсе не мое мнение.

– Никто никогда не говорил мне ничего подобного.

Она опустила глаза, заслонив их ресницами. Не от девичьей застенчивости, просто Пенелопа была смущена.

В Лондоне молодые леди морили себя голодом, чтобы превратиться в тощие палки. Бледные волосы, бледные лица, бледные губы, бледные руки – таким они видели эталон красоты. Ходячие мраморные статуи, но только в них не было той пышной чувственности, которой обладала настоящая эллинская скульптура.

В Нвенгарии образцом красоты служила необузданность. Черные волосы, голубые глаза, яркий румянец, зрелое, женственное тело. Нвенгарцы были людьми темпераментными. Они жили крайностями: гнев, радость, любовь, страх, возмущение. Не очень спокойная жизнь, но зато им не приходилось прятать свои чувства за пустыми разговорами и условностями.

Если Деймиен увезет Пенелопу в Нвенгарию, вокруг нее будут увиваться толпы мужчин, восхищаясь ею, желая ее. В душе Деймиена поднималась волна собственнического недовольства. Будь он обычным джентльменом, он сразился бы из-за нее в сотне дуэлей. Но он – принц-император, а она станет имперской принцессой. Прикосновение к Пенелопе без разрешения будет караться смертью.

«Очень жаль, джентльмены, но эта леди принадлежит мне».

Он обхватил языком ее средний палец и чуть-чуть пососал его. Его хваленая выдержка отправилась к дьяволу, а он всегда так ею гордился! Он дарил женщинам наслаждение и сам его получал, но все и всегда оставалось под контролем. Никогда он не вкладывал в эти дела сердце, да и они тоже. Его чувство к Пенелопе превратило все прежние увлечения в фарс.

Глаза Пенелопы остановились на его губах, взгляд девушки был тяжелым. Мысль, что он может получить ее, но не сейчас, превращала его кровь в пламя. Пенелопа была так хороша на вкус! Теплая, соленая, аппетитная! Деймиен не мог от нее оторваться.

– Я должен идти, потайным ходом вернуться к себе в комнату, – вымолвил он наконец.

– Наверное, так будет лучше, – кивнула она.

– Там, в проходе, будет темно. – Деймиен не двигался с места. – После года в застенке я не люблю темноту и закрытые помещения.

– Возьми мою свечу, – предложила она и вдруг нахмурила брови. – Как ужасно! Я даже не знала, что темницы еще существуют.

– В Нвенгарии – существуют. Мой отец швырнул меня туда, когда я был еще мальчишкой. Темница находилась под замком в Нарато, отдаленным, сырым и страшным. Его лакеи стащили меня с постели среди ночи и чуть не удушили. Дальше я ничего не помню, помню лишь, что оказался в камере, закованный в цепи. Там было совсем темно. – Он резко втянул воздух, прогоняя демонов прошлого. – Да, Пенелопа, я никогда не был в таком темном месте.

– Сколько тебе было лет? – мягко спросила она.

– Двенадцать.

– Почему он сделал такую ужасную вещь?

– Мой отец? Я еще удивляюсь, что он ждал целых двенадцать лет и только потом взялся за меня. – Рассказывая, Деймиен играл ее пальцами. – Образовалась клика, которая решила свергнуть его и посадить на трон меня. Разумеется, их лидер должен был стать регентом, а я – его марионеткой. Мой отец всех схватил и казнил самым жестоким образом. У него не было никаких доказательств, что я был как-то с ними связан, но он бросил меня в темницу, чтобы обезопасить себя. Только через год герцогскому совету удалось убедить его, чтобы меня выпустили на свободу. Народ начал роптать, и они боялись восстания. Потому мой отец устроил пышную церемонию и освободил меня – прощение блудного сына, а потом, все также ночью, его люди ворвались ко мне, схватили, отвезли в лес и бросили. Отец пустил слух, что меня отправили в школу во Франции, позже он заявил, что я сам сбежал, потому что ненавижу Нвенгарию. Правда состояла в том, что он запретил мне возвращаться на родину. Если бы я вернулся, меня ждала тайная казнь. Только то, что народ Нвенгарии любил меня и никогда не простил бы отцу, расправься он со мною в открытую, удержал его от приказа уничтожить меня на месте.

Он замолчал и плотно стиснул зубы, удивляясь, откуда взялся этот поток слов. Ни одной живой душе Деймиен не рассказывал, что в действительности с ним произошло. Некоторые, как Петри, обо всем знали сами, а у Деймиена никогда не было желания обсуждать эту тему.

У Пенелопы с историей предательства Рубена Уайта было то же самое. Неужели это пророчество заставляет их обнажать свои души? Неужели ему нужно, чтобы они оказались нагими друг перед другом? И не только в плотском, приятном смысле.

Пенелопа осторожно положила ладонь на его руку.